В Москве поздняя осень, почти уже зима. Еду в утренней толпе в метро. Среди множества людей взгляд выхватывает заметную фигуру высокого пожилого мужчины в кожаной куртке, меховой кепке-ушанке, с видавшим виды портфелем в руках. Мужчина движется впереди меня, и его лица мне не видно, а видны только седоватые волосы и большие уши, но есть что-то неуловимо знакомое в том, как он расправляет плечи и чуть вразвалку размеренно шагает, покачивая портфелем. Иду за ним до выхода из метро. Наверное, почувствовав мой пристальный взгляд, мужчина оборачивается, мы встречаемся глазами, у него мелькает сначала удивление, а потом, кажется, понимание. Отпускаю его в морозную темноту, а в памяти всплывает совсем другое утро - утро одного из тех счастливых дней, которые мы с отцом провели на берегу Черного моря в пансионате «Луч».
В 1985 году Крым еще был безоговорочно нашей страной, курортный бизнес процветал как никогда, отдыхающие сотрудники НИИ «Радиофизика» и их семьи чувствовали там себя как дома, вернее, даже гораздо лучше. Мы с отцом расположились в «директорском домике», в котором вся обстановка была так же аскетична, как и везде, однако имелась непозволительная роскошь - удобства прямо в домике. Правда, вода в этих удобствах часто исчезала, и приходилось пользоваться подручными средствами. Но на такие мелочи в то время никто не обращал внимания.
По мнению отца, мы вели там исключительно гедоническое существование, «прорастали, как овощи на грядке», но на деле это была довольно интенсивная курортно-пляжная жизнь. Ежедневно после завтрака мы располагались на теплой гальке, и начинался «интенсив»: сначала решалось 3-5 задач по физике из сборника «Лебедь, рак и щука» для поступающих в физ-тех ВУЗы, а затем следовало практическое занятие по погружению в ластах и маске на глубину 5-10 метров. В промежутках мы наслаждались «от пуза» местными фруктами и помидорами, вкуснее которых я не пробовала ни до, ни после того заезда. Тогда же отец научил меня тому, как надо управляться с соком, который в буквальном смысле слова приходилось «отирать с ушей» - не стоит строить из себя кисейную барышню и искать салфетку, а надо хорошенько втереть сок в кожу лица и рук - получалась полезная во всех отношениях «персиковая маска».
Сейчас кажется странным, что можно было просидеть 20 дней на одном месте, ведь мы почти никуда не выезжали, только бродили по окрестностям, но и то это были недалекие прогулки, например, за территорию пансионата на «пикник» жарить тут же выловленные мидии (получалась жуткая гадость, по-моему, но впечатление экзотики перешибало реальные вкусовые ощущения). Вечером были настольный теннис, посиделки на берегу моря с друзьями и, конечно, разговоры, разговоры... И почти всегда о высоком: о звездах, об устройстве мира и общества, о поэзии и музыке, о жизни и смерти. Отец тогда был под впечатлением недавно прочитанной книги Бертрана Рассела «Почему я не христианин», и кое-какие идеи ему удавалось донести и до моего сознания, тогда еще совсем не тронутого высокими материями. Мне было необыкновенно интересно, не знаю уж как ему. (Наверное, так и с железным занавесом - за ним советским людям приходилось быть самодостаточными, и многим это удавалось; когда же занавес упал, мы «обрели весь мир», но утратили способность жить интересно с малыми затратами.)
Ближе к финалу нашего пребывания на этой земле обетованной, физически окрепнув и духовно воспарив, я почувствовала, что надо совершить что-нибудь героическое. Ну или хотя бы не совсем обычное, что-то такое, что стало бы кульминацией моего блаженства. Безумные идеи одна лучше другой буквально носились в напоенном ароматами, нежно-жарком воздухе и требовали реализации. В результате было решено встретить восход солнца, и не просто на берегу моря, а на самой большой высоте, которую можно взять в округе. В августе в Крыму светает около 5 утра, и подниматься на какую-никакую высоту придется час, а то и два, т.е. подъем надо трубить часа в три ночи. Отцу было тогда уже порядком за пятьдесят, и, как я сейчас понимаю, тащиться в гору ни свет ни заря должно было казаться ему сомнительным удовольствием. К тому же нарушался заведенный и удобный распорядок дня. И все же романтик в его душе победил прагматика, и в начале четвертого утра мы были на ногах.
Вышли затемно, когда еще стрекотали цикады, но уже было понятно, что ночь на исходе. Как описать это щемящее чувство, «когда на бледном небосклоне звезд исчезает хоровод, и тихо край земли светлеет, и, вестник утра, ветер веет»? Темнота быстро рассеивалась, мы наперегонки с солнцем поднимались вверх. Скорее-скорее, только бы успеть к вершине до того, как появится краешек солнечного диска. Намеченный для восхождения холм был без леса, наверх даже шла тропинка, по холодку идти было нетрудно, только немного мешала верблюжья колючка, цеплявшаяся за ноги, да внезапно осыпавшиеся с тропинки мелкие камешки. Но вот и вершина. Взобравшись на небольшое плато, мы увидели то, ради чего пришли: безбрежное море простиралось до горизонта, над ним стремительно розовело небо. Ласковый ветер веял в лицо, мы парили над миром, и жизнь тогда показалась мне бесконечным и прекрасным приключением...
Потом в моей жизни было еще много торжественно встреченных рассветов, и на горе Моисея, и на других менее известных точках земного шара, но тот рассвет я буду помнить всю свою сознательную жизнь, ибо это был первый подобный опыт, и подарил мне его отец. Оглядываясь назад, я понимаю, что он прошел по жизни красиво и достойно, как морская волна пробегает свой путь от рождения до возврата в море. И я счастлива, что моя волна некоторое время шла рядом, а иногде даже интерферировала (да простят мне лирики терминологию) с его волной, как тогда, тем фантастическим утром на холме, где мы с ним встречали восход.
20 ноября 2016 г.