Rambler's Top100
Дата и время
Карта сайта
 
Воспоминания советского инженера  
Главная > Творчество > Воспоминания советского инженера

Воспоминания советского инженера

МУХАНОВКА

Можайск, Руза, Волоколамск, чудесные лесистые отроги Клинско-Дмитровской гряды, истоки бесчисленных светлых речушек, цветущие прибрежные поляны, глухое лесное бездорожье. Сюда в стародавние времена поднимались к истокам рек юго-западные славяне в поисках спокойных мест: как можно дальше в глушь, куда не доберутся враги. Строили маленькие поселения по берегам рек из невиданно дорогого на юге материала - цельных хвойных бревен. Неказистые низенькие строения со щелочками окон, более похожие на современные деревенские бани, чем на дома. Основной враг - лес, непонятный, неведомый, огромный, населенный многочисленной нечистью. У него надо отвоевать клочок земли для пашни, иначе семью не прокормить. Это тяжелейший, изматывающий труд, дерево следует выдрать, убрать, выковырять из земли и построить на этом месте «деревню» или посеять хлеб. А семьи большие, женщины рожают, почитай, каждый год, много бегает чумазых, белоголовых, ребятишек, те, что выживают в суровых условиях, вырастают в сильных красивых людей. Это колыбель древнего Московского княжества. Здесь, в лесной глуши, в тяжелой борьбе с природой надежно защищенный от врагов вырастал и набирал силу русский народ. Много существует гипотез о происхождении слова «русский», мне хочется думать, что это имя народа, выжившего в суровых условиях на берегах малых рек, что «русский», «русло» и «Руслан» - слова одного корня.

В пяти километрах к западу от станции Тучково Белорусской железной дороги на большой поляне, окруженной старым еловым лесом, на бугре семьдесят лет тому назад стояла помещичья усадьба Мухановка. Одноэтажный барский дом с большим мезонином был обшит досками, покрашен в серо-голубой цвет и огромной, во всю свою длину террасой выходил на восток, во фруктовый сад. По периметру он был окружен живой изгородью из кустов боярышника. Дальше на восток сад переходил в лесистый парк с длинными прямыми аллеями, зарастающими папоротником, кислицей и малюсенькими молодыми елочками. С востока и юга усадьба была ограничена глубоким оврагом, по которому протекал пересыхающий летом ручей, приток речушки Селявки, впадающей в Москву-реку. Северный выход предназначался для прислуги и смотрел в сторону двухэтажного бревенчатого дома, где прислуга и проживала. Еще дальше к северу располагался кирпичный скотный двор, каретный сарай, баня и другие хозяйственные постройки. Третий выход, через большую кухню с необъятной плитой, вел на хозяйственный двор, где стоял также небольшой деревянный флигель - «охотничий домик». Невдалеке - маленький прудик и около него огороды. На западе и юге лесные поляны, отвоеванные у леса нашими предками, - ближнее, среднее и дальнее поле.

Не знаю, когда возникла эта чудесная усадьба и что за люди были ее первые владельцы, надо думать, их фамилия была Мухановы - род в русской истории известный. Две столетние липы, растущие у выхода в сад, перед террасой и явно посаженные рукой человека, позволяют предположить, что усадьба основана не позднее начала XIX века [19].

Последним владельцем усадьбы был некто Шлезингер, судьба его трагична, он попал в Москве под трамвай, потерял ногу и покончил жизнь самоубийством, застрелившись в Мухановском парке. Во всяком случае, до войны можно было видеть крест на коре ели, у которой по легенде застрелился последний хозяин Мухановки. (Материал о Мухановке и ее последнем управляющем Германе Карловиче Шлезингере, предоставленный краеведом Юлией Симутовой >>)

Послереволюционная история Мухановки очень занимательна. Жена моего двоюродного деда Г.А. Осецимского - Варвара Андреевна была дочерью генерала Наумова. Генерал, как это было принято в XIX веке, был многодетным, кроме Варвары были и другие дети, в частности сын Виктор, дочери Вера и Наталья [20]. Виктор был каким-то образом связан с последователем Л.Н. Толстого В.Г. Чертковым и Ясной Поляной, служил некоторое время чуть ли не управляющим этой усадьбы или музея. Так или иначе, он был связан с группой интеллигентов, разделяющих в той или иной мере толстовские взгляды. После революции эти люди, привыкшие к обеспеченной жизни, остались без средств существования, так как мало что могли предложить обществу в сложившейся обстановке. Но народ подобрался инициативный, и в годы НЭПа они открыли на Арбате антикварный магазин, поскольку время было голодное, а старинных побрякушек у «недобитой буржуазии» оставалось еще много. Покупателей хватало, тогда впервые появились «новые русские» - эта нечисть всегда возникает как из-под земли в тяжелое для русского народа время. Но НЭП быстро почил в бозе, и вопрос о хлебе насущном снова встал во весь рост.

Не могу не снять шляпу перед фантазерами-оптимистами. Их плоть питает собой краски истории. Описываемые мною люди как раз такими и были, они каким-то образом узнали о пустующей усадьбе и решили, что там должна быть организована сельскохозяйственная коммуна, которая хорошо согласовывалась как со взглядами Толстого, так и до поры до времени Советской власти. Трудность заключалась в том, что наши герои были совершенно невежественны в вопросах сельского хозяйства. Они не умели отличить свеклу от березы с одной стороны, и были достаточно грамотны, чтобы понимать это - с другой. Проблема удачно разрешилась благодаря переселению в Подмосковье группы крестьян из Белоруссии, которые осели в Мухановке и явились основой не только сельскохозяйственных знаний, но и рабочей силы нарождающейся коммуны. Видимо, определенные денежные накопления у фантазеров-коммунаров были, поэтому в коммуне появился породистый скот: куры леггорн, английские свиньи, породистые лошади. Была также закуплена сельскохозяйственная техника, ориентированная на конную тягу.

Основатели коммуны не теряли связи с Москвой, там остались их городские квартиры, связи, знакомые. Вероятно, на зиму они переезжали в город - в самом деле, что делать в такой глуши зимой? Зато, как только потеплеет, все перебирались в уютную Мухановку. Туда же охотно приезжали друзья и знакомые, там бывал известный и тогда очень модный композитор Н.Я. Мясковский, который бродил по живописным окрестностям, напевал мелодии своих бесконечных симфоний, бормотал что-то несвязное и пугал своим видом местных пейзан. Недалеко от Мухановки в местечке Картино, стоящем на высоком берегу Москвы-реки, жил в те времена бытописатель старой Москвы В.Г. Гиляровский, возможно, и он бывал в Мухановке [21]. Наверняка ее посещал Чертков и другие знаменитости. Насколько успешно функционировала коммуна мне неизвестно. Мода на такой экзотический способ хозяйствования быстро прошла, и Мухановка была включена во вновь образованный колхоз имени Л.М. Кагановича вместе с поселком Марс (ведь придумал название какой-то фантазер!) (К истории поселка Марс, материал Токаревой Елены >> ) и деревней Кожино. Эти населенные пункты располагались недалеко друг от друга, на расстоянии около трех километров.

К этому моменту жена деда Осецимского Варя умерла и дед, чтобы не терять время на пустяки (он был уже немолод), женился на ее младшей сестре Вере, впрочем, у него могли быть для этого и более веские резоны. Бабушка и мама были очень дружны с дедом Гилярием, а он питал глубокое, почти сыновнее, уважение к Анце. Жили они с женой - бабушкой Верой совсем недалеко от нас, всего в 15-20 минутах ходьбы, в Колодезном переулке на берегу Яузы. Мы часто бывали у них в гостях, в их маленькой двухкомнатной квартире дома гостиничного типа с коридорной системой. Это скромное жилище, правда, с центральным отоплением, газом, телефоном и шикарным лифтом, с мягким диванчиком, зеркалом и лифтером казалось мне верхом роскоши. Именно благодаря деду мы всем нашим семейством очутились весной 1937 года в Мухановке.

Нас там, конечно, никто не ждал. Народу в бывшей усадьбе проживало много, и нам выделили охотничий домик во дворе с двумя комнатами, гостиной и спальней. И хотя домик был очень ветхий, мне это казалось немыслимой роскошью. Неведомо откуда взялись старые детские кроватки, игрушки и прочая утварь, мы же приехали «на своих двоих» и не могли привезти с собой ничего, кроме предметов первой необходимости. В этом маленьком доме мы прожили с бабушкой и моей совсем еще маленькой сестрой первое лето. Мухановка меня ошеломила, захватила и заполнила собой. Я и теперь вспоминаю ее строгую, суровую и в то же время буйную красоту, обаяние старой помещичьей усадьбы, столетних лип, соцветия которых падают на крышу террасы, устилая ее душистым ковром, вековых елей, стеной стоящих в отдалении, душевной теплотой простых людей, живущих в лесной глуши. Сколько лет прошло с тех пор, но я и теперь время от времени вижу один и тот же кошмарный сон: вырубленный лес и отвратительные панельные пятиэтажные дома, возвышающиеся на вырубках. Просыпаюсь в холодном поту, - давно нет Мухановки, никто в ней не живет, но все равно там тот же лес и та же красота.

Но вернемся к жителям Мухановки 1937 года. Основатели коммуны к этому времени почти все уехали, переселенцам из Белоруссии ехать было некуда, они остались. Это типичная ситуация - интеллигенция ставит рискованный эксперимент, теряет к нему интерес и линяет, а народ, которому деваться некуда, пожинает плоды. Из основателей коммуны оставался глухой фельдшер с женой и Агриппина Алексеевна Николаева, для нас, малышей тетя Инна, полномочный представитель московской интеллигенции и неформальный лидер. На ней необходимо остановиться особо.

Выходец из купеческой семьи она сумела пробиться в общество сестер милосердия великосветского плана. Неизвестно каких это потребовало усилий, и как складывалась ее личная жизнь. Мы встретили женщину сухощавую, среднего роста, без семьи и вообще каких бы то ни было привязанностей, всегда очень строго и аккуратно одетую - неяркая кофточка, закрытая и застегнутая на все пуговицы до самого горла, длинная юбка - ничего нет ужаснее голых коленок! Этакая расчетливая, без эмоций и сантиментов женщина в «футляре». Видимо, она была не лишена талантов и умела приспосабливаться к сложным ситуациям, в Мухановке служила колхозным пчеловодом, управлялась без видимых трудностей с большой пасекой и даже получала товарный мед, что в нашей лесной зоне непросто. У деда Осецимского от первой жены было три ребенка - Элеонора, Виктор и Мария. Старшая дочь Эля была талантливой, художественно одаренной девочкой, но болела шизофренией в довольно яркой форме. Дед еще до революции, когда он был состоятельным человеком, нанял Агриппину Алексеевну в качестве постоянной сиделки при Эле. Она жила с ней, ездила за границу на лечебные воды, в Париж и еще бог знает куда. Эля умерла, и тетя Инна осталась не у дел. Так она и попала в коммуну, а потом нежданно-негаданно в колхоз им. Кагановича. Ее неизменной спутницей стала тетя Груша, простая деревенская женщина, которая вела хозяйство, пекла хлеб, готовила еду, стирала, мыла полы, ухаживала за скотиной, то есть делала все, что необходимо для жизни и что тетя Инна делать не умела и, наверное, не желала.

В Мухановке у меня быстро появились друзья - Володя Ермохин, Толя (фамилии не помню) и Вася Сидоров. Мы были неразлучны и неистощимы на выдумки. Не могу не рассказать об одной из них. Я уже говорил, что рядовые колхозники были белорусами, они принесли с собой массу белорусских слов, например, наша русская вырубка называлась сеча. На сечах работали рабочие, которые корчевали пни и гнали из них деготь. Мне понравилось, что и в лесу возникает порядок и добывается полезный продукт. И вот мы вчетвером, пяти- и шестилетние, взяли лопату, топор и двуручную пилу и отправились на ближнюю сечу «курчувать». Удивительно, что никто из взрослых нас не остановил, - может, другая была пора, детям больше доверяли или меньше обращали на них внимания? При этом бабушка обо мне тщательно заботилась, а родители, когда узнали о наших подвигах, приехав в выходной, тоже ничего не запретили и никак особенно не отреагировали. Еще более удивительно, что у нас что-то получалось. Посмотрев, как это делают взрослые, мы почти правильно усвоили технологию - сначала откопать и подрубить корни, затем вырезать ваги и, налегая на них, вытащить пень. Мы долго пыхтели, наваливались своими легкими телами и, в конце концов, пень начинал трещать и валился набок, дальше его было легко вытащить целиком.

Была у нас масса других дел, мы строили шалаши и всевозможные убежища, разводили костры, присутствовали при всех сколько-нибудь значимых общественных работах, но вот в формализованные городские игры мы не играли - они как будто исчезли, растаяли в атмосфере деревни. Особенно радостными были выходные дни, когда приезжала мама. Мы непременно шли в лес: в начале лета за земляникой на сечу, а позднее, когда в пупырчатую красноту земляники начинали проникать темные капли черники, постепенно перебираясь в ельник и собирая крупную, отливающую синевой чернику. Мама знала названия многих трав и цветов, рассказывала нам о том, какие цветы растут в южно-уральских степях и как они пахнут. Она очень трогательно относилась к лесу, не любила, когда там кричат, не терпела никакого, даже малейшего замусоривания леса. Говорила, что ягоды надо собирать все - и крупные, и мелкие, если мелкие браковать, они обидятся и перестанут попадаться, а когда берешь ягоду, надо стараться не повредить куст.

Глядя назад после прошедших семидесяти лет, я вижу, что не все было гладко, многое могло ускользнуть от моего пристального внимания. Крестьянский быт в средней полосе России устанавливался веками, после революции он претерпел очень серьезные изменения, но был скорее не сломан, а деформирован, сохранив в неизменности многие важные особенности. Каждое крестьянское хозяйство имело большую избу с русской печью в расчете на большую семью, скотный двор под одной крышей с избой, сарай с сеновалом и другие надворные постройки, наконец, приусадебный участок размером около 40 сотых гектара под огород, картошку, иногда плодовые деревья и кустарники. При этом не было посевов зерновых, совершенно непроизводительных на маленьких приусадебных участках. В колхозных условиях хлеб крестьяне получали на заработанные трудодни, эти выплаты не были щедрыми, основную массу хлеба забирало государство по бросовым ценам, однако еды хватало, перед войной в Подмосковье никто не голодал. Все это позволяло вести хозяйство в условиях нашего северного климата и не слишком плодородных почв. В деревенских людях, как мне представляется, было всегда заложено на интуитивном уровне представление о равенстве прав каждого по отношению к благам, представляемых землей бесплатно. Отсюда стандартные приусадебные участки, одинаково расположенные и освещенные, отсюда избы, стоящие строго в ряд, что так раздражает наших западных оппонентов, усматривающих и здесь давление тоталитарного государства.

В Мухановке (местные называли ее Муханиха) все было по-другому. Ведь это была не деревня, а усадьба, предназначенная не для хозяйственной деятельности, а для проживания семьи помещика и обслуживающего ее персонала. После организации коммуны, когда там появилось много оторванных от земли белорусских крестьян, их положение оказалось критическим. Семьи жили не в отдельных домах, а в небольших комнатах общего большого дома, никаких помещений для личного скота они не имели, не существовало и приусадебного участка, а выделенные для огородиков куски были до смешного малы, места на лесной поляне на всех не хватало. Поля, примыкающие к Мухановке, являлись пустыми полянами, отвоеванными в давние времена у леса. Множество людей вместе со свиньями, курами и собаками толклись на небольшой территории, пытаясь обеспечить себе средства для существования. В довершение бед в Мухановке не было питьевой воды, видимо, грунтовые воды залегали слишком глубоко, и вырыть колодец не представлялось возможным, а о бурении скважины никто даже не помышлял. Воду привозили ежедневно на лошади из лесного источника, расположенного в 2 км от усадьбы. Лошадь была старая, гнедая, звали ее почему-то Серко, на телеге горизонтально закреплялась бочка с верхним люком, воду брали ведрами для питья и приготовления пищи, для других нужд использовали воду из не очень чистого пруда.

Такое положение дел не устраивало жителей Мухановки, они стремились переехать в близлежащие деревни Кожино и Марс, где условия существования были несравненно лучше. Уже пред войной наметился исход из Мухановки, после войны он принял массовый характер, и усадьба умерла. Все строения были разобраны, вековые липы вырублены, и только кирпичная яма от силосной башни напоминает о том, что здесь когда-то жили люди. Но я забежал далеко вперед.

Осенью мы вернулись в Москву, но я не забыл Мухановку, все московские дела казались мне малоинтересными и незначительными, главное - скорей бы весна и поездка в Мухановку. В мае 1938 года, когда золотые соцветия одуванчиков заполонили подмосковные луга и обочины полевых дорог, мы с отцом собрались в Мухановку на разведку. Выехали мы вечером накануне выходного дня. Отправляться надо было с Белорусского вокзала, на поезде с паровозом. Я тогда уже разбирался в паровозах, и умел отличить паровоз серии Су от серии Сум. Снаружи вагоны были такие же, как в поездах дальнего следования, а внутри - со скамеечками, как в теперешних электричках. Узкие стекла опускались целиком вниз, так что из вагонов можно было высовываться, сами вагоны были двухосные, а не четырехосные, как сейчас. Паровоз большой, с огромными красными колесами с блестящими маслянистыми шатунами и противовесами, этакий могучий зверь, который сейчас помчит нас с отцом навстречу приключениям. До Тучкова поезд шел около двух часов. Неказистое кирпичное двухэтажное здание вокзала (оно было разрушено в годы войны), косо уводящая от станции улица с продовольственным магазином, столовой, магазином «Книги» и дальше дубовая роща, активно уничтожаемая клинкерным заводом. Майский день длинен, но уже темнеет, идем по проселочной дороге, справа угадывается Картино с его недостроенной церковью из красного кирпича [22], за ней располагается длинный и очень крутой спуск к Москве-реке, но нам туда не надо, мы проходим мимо, к Марсу. Это центральная усадьба колхоза им. Кагановича, в селении несколько домов с крышами из оцинкованного железа (большая редкость), машинотракторная станция, амбары - все явно дореволюционной постройки. Что же здесь было раньше? После Марса идем по узкой лесной тропе, совсем стемнело, такая мирная и ласковая, пересыхающая летом Селявка сбесилась, снесла мостик, надо переходить ее вброд. Отец в сапогах, он сажает меня на плечи идет по воде, наверное, он промочил ноги. Проходим сечу и пересекаем глубокий лесистый овраг, поднимаемся наверх и оказываемся в Мухановском парке, теперь мы почти пришли, проходим садом, поднимаемся на террасу.

В доме темно, нас никто не ждет, да и как можно догадаться, что мы приедем именно сегодня, ведь никакой связи нет? Стучим, внутри слышно шевеление, кто-то одевается, зажигает керосиновую лампу. Нас встречает Агриппина Алексеевна, как всегда непроницаемо строгая, вряд ли она рада нашему появлению, хотя мама, конечно, прислала какие-нибудь подарки. Нас кормят стандартным то ли ужином, то ли завтраком - творог со сметаной, посыпанный сахарным песком. А теперь спать, спать, завтра будет встреча с друзьями и обратное путешествие в Москву, но теперь уже ненадолго, скоро мы приедем сюда на все лето.

Лето 1938 года мы снова провели в Мухановке, ветшающей и деградирующей. Первая семья - Дудкины - уже перебралась в соседнее Кожино, где построила новый дом, на восточном конце деревни, рядом с заброшенным Белоусовским садом, их дом двадцать первый в ряду. Наше прошлогоднее жилище превращено в свинарник в прямом, а не в переносном смысле слова. Новое помещение, где мы будем жить, небольшая комнатка в переходе между барской и людской половинами. Она предназначена для хранения пчеловодного инвентаря тети Инны. На стенах висят любопытные плакаты, рассказывающие об уходе за пчелами, пропагандирующие кавказскую породу пчел, имеющих более длинный, чем у среднерусской пчелы, хоботок и потому способных брать взяток с красного клевера. Уже тогда из лучших намерений проводилась эта принесшая впоследствии вред агитация. В поздние послевоенные годы выяснилось, что хоботок конечно длиннее, но нашу длинную, холодную зиму «кавказки» переносят очень плохо и масса семей гибнет, «осыпается», как говорят пчеловоды. В результате чистопородность северной серой пчелы была нарушена, а продуктивность не увеличилась, сегодня о кавказских пчелах уже никто не вспоминает. В нашей комнате пахло медом, воском, прополисом, высохшими цветами и было всегда много пчел и ос, иногда залетали и грозные шершни. Неприятно, когда ночью повернешься и тебя некто, придавленный тобой, ужалит. Но мы скоро приобрели иммунитет от укусов и они нас не слишком беспокоили.

В остальном Мухановка стала для меня той же сказкой, что и в прошлом году. На ближнем поле посеяли лен, и нам доставляло немалое удовольствие теребить его головки и доставать вкусные, скользко шершавые семечки цвета какао с молоком. В конце лета привезли молотилку на колесах и локомобиль, соединили их плоским приводным ремнем, и началась молотьба. Снопы подавали наверх, развязывали и бросали в жерло молотилки, которая выбрасывала из себя массу соломы с одной стороны и струйку смешанного с мякиной зерна с другой. Эту смесь пропускали через ручную веялку и получали чистое зерно. Все делалось лихо, с размахом, это был праздник.

Тем летом проводились очередные выборы в Советы какого-то уровня, похоже, никого не интересовало, куда выбирают, само собой подразумевалось, что выбирают достойных и что за них надо голосовать. Ныне же на «свободных» выборах большинство уверено, что выберут недостойных, и потому голосовать необязательно. В колхозе появились грузовые машины, обычные горьковские полуторки, на двух таких машинах избирателей повезли в Морево голосовать. Путь неблизкий, километров 7-8 по ухабистым грунтовым дорогам в кузове грузовика, однако, это воспринималось с радостью и не казалось неудобным, напротив того - покатались на авто.

Видимо, в том году дед Осецимский принял под давлением тети Инны и, возможно, моих родителей, решение о строительстве дома в деревне Кожино, в трех километрах от Мухановки, недалеко от Москвы-реки. У него имелись для этого материальные возможности, а приемлемой легендой было «строительство дома для колхозницы Николаевой А.А.». В начале июля дед, его жена Вера Андреевна, мои родители и я направились из Мухановки в Кожино. Мы идем полями и лесными опушками, где только-только расцвели летние цветы, колокольчики, ромашки, скабиозы, гвоздики, трава еще не скошена, бьет по коленям, в небе висят жаворонки.

Сруб уже поставлен, но без крыши, пола, потолка, с пустыми дверными и оконными проемами. Структура строения следующая: к старой избе из двух комнат с русской печью с северной стороны пристроен новый дом в одну большую комнату о шести окнах. Новая и старая части разделены широким двухметровым коридором с лестницей на второй этаж. С одной стороны коридор связан с крыльцом, с другой ведет на террасу с выходом в сад. Все это подведено под одну прямую крышу, которая должна быть покрыта дранкой. Скотный двор отдельно, на задах, не слишком привычно и удобно, но у нас не изба, а дача. В старой, южной части должны разместиться тетя Инна и тетя Груша со своим хозяйством, прежде всего с породистой симментальской коровой Белоголовкой. Во дворе стоят высокие козлы, на них бревно, которое распускают на половые доски два человека, вооруженные длинной продольной пилой, рядом струг для осиновой дранки, ей будут крыть крышу. Ходим по половым лагам, не успевший поблекнуть бурьян хватает нас за ноги, масса впечатлений, запахи свежего дерева, дом большой, в нем хочется жить. В будущем году мы приедем сюда на лето. Прощай, Мухановка, светлая незабываемая сказка моего детства!



[19] В указателе подмосковных усадеб числится деревня Кожино и пустошь Муханово Моревской волости Рузского уезда, находящиеся во владении Г.К. Шлезингера (1911). Более подробной информации, к сожалению, собрать не удалось.

[20] Информация о названных членах семьи Наумовых, включая самого генерала, в доступных нам источниках отсутствует.

[21] Остатки погоста Картино с возрожденной Успенской церковью ныне входят в состав поселка Тучково. В 1918 г. столичные власти подарили Гиляровскому небольшой домик в Картине, где писатель жил до самой смерти с весны и до первых холодов. В 1990 г. в домике открыли музей, но через 12 лет деревянный сруб сгорел и с тех пор так и не был восстановлен.

[22] Успенская церковь была освящена в 1913 г. В 1930-е годы ее разорили и изуродовали (сбиты купол и верхушка колокольни), поэтому маленькому Алеше она показалась недостроенной.

<< К Содержанию << Назад


Страницы:  1 | 2



Rambler's Top100 TopList

© А.А.Толкачева
asidorova@mail.ru
+7(916)431-54-33
© Разработка: "Гарант-Интернет"